Так тяжело дышать. Настолько тяжело, что, кажется, ты уже и вовсе неспособен это делает. Те редкие вдохи, что все еще способен сделать измученный организм, надеясь заполучить хоть каплю воздуха, не приносят толком ничего кроме ощущения сырости и запаха плесени. Это давит, от этого дышать еще труднее, каждый выдох, а затем и вдох, дается все труднее. Постепенно ты понимаешь, что больше не хочешь дышать, но твое тело предательски продолжает тщетные порывы, в то время как ты понимаешь всю безысходность своего положения. Ты уже не ищешь способа выбраться, ты уже неспособен думать. Ты вообще ничего не можешь сделать. Каждая минуты равносильна вечности, в то время как ты не знаешь, сколько времени уже повел в этом месте. Да и что это, собственно, за место? Это невозможно понять. Вокруг лишь сырость и кромешная темнота. И тишина. Лишь изредка слышишь то, как капли воды падают на, как уже стало понятно, твердый каменный пол. И редкое обрывистое дыхание, которые постепенно перерастает в кашель, что с каждой минутой становится все более глухим  и сухим. Во рту чувствуется привкус крови. Эта жидкость, что имеет вкус железа и еще чего-то неизвестного ей, отчетливо отдает чуть ли не до самого желудка. Ты ничего не видишь, но понимаешь, что эта красная липкая жидкость есть и на твоих руках, и на шее, и на других частях тела. Но это не страшно, ну что Вы. Страшно то, что ты не понимаешь, откуда все это взялось вовсе. Да и вообще, жив ли ты еще? На этот вопрос тебе никто не ответит. Даже ты сам –  понимание происходящего и отравляющий запах плесени, кажется, влияет на разум, делая его мутным, что спасает, как ты потом начинаешь догадываться.  И ты больше не можешь ни плакать, ни кричать. Ты уже даже перестал бояться. Постепенно, кажется, что тело больше не нуждается ни в чем, в то время как чувства тебя и вовсе покидают. Если еще недавно на лице была истерика, то сейчас лишь смирение и то выражение, что ничего вовсе и не выражает.
Все кончилось так быстро. Неужели это…конец? Одна из тех немногих мыслей, которая еще способна проникнуть в голову и вызвать в тебе хоть какое-то желание. Из простого вопроса ты все же осознаешь, что ты еще жив. Об этом говорит и быль, и все те же звуки, и необъяснимое желание жить.
Но вот  ты слышишь скрип, что внезапно прерывает всю тишину. Тебе он кажется безумно громким, ибо уши уже давно отвыкли от такого понятия, как «Звук». Кажется, это была дверь. Ты не можешь сказать точнее, ибо глаза прищурились из-за резкого «Удара» света, от которого ты также отвык. Дальше чувствуешь, что тебя куда понесли, но сознание больше не может контролировать происходящее – слишком резко и не надолго вернулись все те чувства, которых в течении «Вечности» ты был лишен. И вот опять – темнота. Лишь приглушенные, кажется, свечи, что создают слабые тени на непонятных людских силуэтах. В ушах раздается тихий шепот, в то время как спину пронзает резкая боль, словно ее и вовсе решили прожечь насквозь. И все. Сознание тебя окончательно покидает, ты «отключаешься».
  Все? Селеста открыла глаза, однако ничего не увидела. И не чувствовала. Создавалось такое впечатление, что она висела в прострации, где невозможно даже пошевелиться. Так выглядит смерть? Судорожно подумала девушка, все же стараясь сделать хоть какое-то движение. Но тщетно. Но.. еще рано. Еще слишком рано! Я даже не знаю, кто виноват. Я не знаю, почему это произошло. Я не знаю, что случилось с Ними. Я ..не могу уйти так рано, ничего не решив. Даже не успеть наказать тех, кто виновен.
Понимаешь, что изнутри тебя колотит. Но это не радость, это не блаженство. Это страх в помеси толи с ненавистью, толи злостью, толи отчаянием. Ничего, я ничего не успела. Не хочу, не хочу умирать! Мысли, что раз за разом крутятся в голове, отчего еще сильнее понимаешь то, что все безнадежно. Если бы была хоть какая-то возможность выяснить, хоть какой-то проблеск и шанс, девочка бы им воспользовалась. Лишь выжить и выяснить. Она больше ничего не желала. Но разве можно требовать невозможного? Особенно, когда ты уже "умер".

Она уже и не надеялась что-либо увидеть. Рано или поздно ведь приходит понимание того, что все равно ничего не увидишь. Наступает момент, когда уже не стоит надеяться на тело и те его ощущения, к которым ты так привык. Стоит лишь надеяться на то, что внутри. Надеяться, надеяться… как банально и скучно звучит это слово. Оно скорее создает понимание того, что все безнадежно, нежели возможность выбраться из ямы, в которую ты попал. Именно поэтому Селесла более не надеялась. Нет ни смысла, ни желания, ни сил полагаться на что-то несуществующее. Сила Веры и чудеса, на которые та была способна, стоит оставить для маленьких детей. Пусть они растут, безукоризненно доверяя всему, что им говорят и хотят вбить в голову. Однако в момент, когда кроме той самой Веры ничего не станется, они, может быть, и поймут всю ее ненужность. Но поможет ли это им? Кто знает. Меньше всего стоит об этом думать именно сейчас, когда ты и сам находишься в том положении, что выбирать не приходится. Да и это ведь сама смерть, не так ли? Разве не так она выглядит – пусто, темно, тихо. Ее ведь именно так и описывают. Но где тогда Рай, где Ад, где Великий Судья, что рассудит? После смерти наступает пустота. Нет ничего, никого. В это приходится поверить, от чего становится до такой степени обидно, что хочется послать все к чертовой матери. Все, чем ты жил, исчезло и, как оказывается, не имеет смысла вовсе. Что ты сделал, сделал ли вообще что-либо, был ли достойным  - даже это не играет роли?
Девочка вновь закрыла глаза, нежилая видеть даже ту тьму, что царила вокруг нее. Она была ей противна, ненавистна. Это «Ничего» заставляло понимать то, что ты не видел раньше, а точнее понимать «Ничего в ничего». А ты, чего ты хочешь? Все еще желаешь вернуться. Так и не завершив то, из-за чего ты умер. Так просто уйти. Оставить их без ответа, простить унесенные чужие и свою собственную жизнь? Они не имеют права. Они не могут, не должны этого делать. Отбирать то единственное, что есть у человека. А ведь уже свершилось. В итоге те, кто виновен, остаются безнаказанными, в то время как ты и вовсе перестаешь существовать. По чей-то воле, но не судьбе. Не по грехам – ведь даже совершить зло ты не успел. Тогда за что судить, да и судить ли вовсе?
В то время, как мысли становятся все более мрачными и постепенно перестают нести в себе смысл, смешиваются, теряют всякую логическую последовательность ты не в силах двинуться продолжаешь «висеть» в пустоте. Ты знаешь, что еще можешь что-то сказать. Знаешь, что то единственное, на что ты способен, это речь. Но что сказать? Кому? Какой смысл? Никто не услышит, да и ты попросту не знаешь, что говорить. О чем.
Но происходит «чудо» - ты слышишь. Не просто звуки, хотя ты и тем был бы безумно рад. Ты слышишь голос, настоящий, «человеческий». Он, кажется, обращается к тебе, в то время как ты уже и вовсе перестал верить в то, что твои мысли услышат. Такой отчетливый, но при этом негромкий, не суровый. Этот голос кажется мелодичным и спокойным, в нем не читается никаких яростных эмоций. Он просто задает тебе вопрос. Тот, которого ты и вовсе не ожидаешь. Ты теперь точно понимаешь, что не один. А это подает все ту же жалкую Надежду на то, что еще не конец. Ты не умер. Ты можешь хоть что-то изменить. Говорил ли сейчас Сам Господь – этого девочка не знала. Да и не суть важно. Ведь если Он все же от нее отвернулся, ты заговоришь со всеми, кто еще тебя не покинул.
Месть. Оправдана ли она, если Сам Господь создал это чувство? Он позволил ему проникнуть в человеческие сердца и заполонить души.  Эта эмоция остается даже тогда, когда все остальные покидают тебя. Месть несет в себе жизнь, смысл, не отрицая твое существование. Грех ли думать о ней?
-Не Сам ли Господь допустил думать об этом умирающему человеку, – губы словно сами дрогнули чтобы ответить, в то время как голос более не выражал ни радости, ни обиды. Он просто говорил, преображал мысли. Внутри же ты чувствуешь, что тобой овладевает что-то странное. То, что еще минуту назад в тебе угасло. Ты понимаешь, что тебя слушают. И не суть важно услышать ответ. Ведь что если это и есть Великий Суд? Однако стал бы Сам Господь задавать подобные вопросы?
Пока у него есть мечта, это не является преступлением.

У человека столь низкие потребности для жизни. Им нужно так мало, чтобы почувствовать себя счастливыми. И что же к этому относилось? Ничего духовного, лишь материя, что приносит удовлетворение и пользу физическим потребностям. Это и нужды инстинктов, и низкие желания, и эгоизм, и деньги. Последнее – особенно важное в человеческом мире. Нет, пожалуй, даже самое важное. Эти жалкие кусочки бумаги или железа влияли на всех без исключения. Даже те, кто должен был бороться со столь невысокими моральными устоями в итоге склонились перед ними, ища удовлетворения лишь в том, чтобы держать их у себя в руках. Много ли вы видели священников, что соблюдали все то, что они обещали? Много ли вы видели добросовестных полицейских и медиков? Нет, это лишь единичные случаи. Остальные же стремились за чем-то своим, мелким и ничтожным. И не важно, что происходит вокруг. Даже женщины научились продавать то немногое, что у них было – любовь. Единственное различие, что было между всеми этими низостями, так это обстоятельства. Кто-то был обделен Богом, в то время как другие лишь приобретали все большую скупость, им всегда было мало. Не только денег, нет. Не хватать может чего угодно.
А чего не хватало Селесте? Она никогда над этим не задумывалась, ей было это не важно и не нужно. Единственное, чего она желала все это время, так это того, чтобы дорогие ей люди всегда были рядом. Конечно, она была избалованной, привередливой, наглой, ибо тоже попала под влияние денег. Однако предоставь ей выбор между этой медью и любовью, она, не раздумывая, выбрала бы второе. Теперь же даже это единственное желание, жить среди любимых, было неосуществимым. Их попросту не было в живых. А ведь все могло бы быть иначе, если бы не чей-то злой помысел, что отнял у ребенка мечту. А какой смысл тогда жить? В чем цель столь пустого существования, когда ты даже ничего не желаешь?
Незнакомец, казалось, видел все рассуждения насквозь, задавая именно те вопросы, ответы на которые искала и сама девочка. Хочу ли я жить? То, что заняло все ее размышления. Теперь Селеста точно знала, что она не одна. И было не важно, Бог ли разговаривает с ней, либо сам дьявол. Даже если второе – пусть, именно он услышал. Услышал то, о чем она даже не мечтала, практически отчаявшись и стремясь все же приблизиться к Создателю, когда все нити, как одна, порвались. 
А ведь там, на Небесах, она наверняка встретит своих родителей. Они непременно станут одним целым, всем будет хорошо и светло, но… она не готова была простить того, что все это будет после жизни. Как она явится к Ним, не наказав виновных? Нет, девочка не простит себя, да и они ее, наверняка, тоже. А что, если этой встречи не будет? Тогда все будет еще более напрасным – нет ничего, что бы она завершилась. Ни одной попытки. Так просто взять и умереть? Нет, я не могу. Я не хочу. Даже если там меня ждет Сам Господь, я не желаю. Девочка приоткрыла глаза, хоть это не принесло особого толку – темнота все еще была вокруг. Она досаждала еще больше, чем это было раньше, однако теперь казалось, что кто-то смотрит. Теперь бесконечность не такая пустая, как казалось ей раньше.
-Я, - светловолосая чуть прикусила губу, начав говорить. А что я? Ели я попаду к Богу, то буду ли рада? Будет ли мне что сказать ему? Нужно ли это Ему самому? Неожиданная мысль, что заставила на несколько секунд замолчать.- не знаю, насколько сильно мое желание жить. В мире наверняка найдутся те, кто не желает умирать гораздо больше, чем я. Не хочу утверждать то, чего сама не знаю. Однако не вижу смысла находиться Там. Никто не заметит, это ничего, совершено ничего не принесет. Даже спокойствия. И самое страшное то, что это, в отличие от земной жизни, длится вечность. На небесах меня не ожидании ничего, кроме вечности. Кажется, так нам твердят уста Библии. Блаженная вечность, счастье, единство. Рай. Но будет ли он Раем, когда тебе в тягость, когда тебя тянет обратно? Значит, я все же желаю жить, или? Теперь девочка вновь замолкла, словно совершенно запутавшись в своих мыслях, однако неожиданно для самой себя решилась спросить. – Что же привело Вас сюда, коли Вы не Бог, и даже не его подчиненный?